И когда мальчик родился, Ашхен и Вардан дали ему имя Аристакес. Он действительно был сильно пьян, но Аристакес был уверен, голова его отлично работала. Жизнь казалась легкой, и за горизонтом таилось будущее, светлое-светлое… Вардан и Ашхен точно помнили, что это было восемнадцатого мая, когда уже наступили семидесятые, и Ереван был заснежен тополиным пухом, и на улицах продавали сирень… Они собрались у кого-то на дне рождения, все были молоды, пили шампанское и танцевали под «Beatles». Тогда и зарезал Мамикона азербайджанский пастух из соседней деревни Парахли, что пас своих овец на лугах неподалеку. Неужели мама приехала?! А с некоторых пор мама Ашхен стала приезжать одна. И он, и она знали, что больше никогда не встретятся, однако каждый уносил в себе историю другого. Было очень тихо, очень холодно. У него был сын, Грачик, который не вернулся с фронта Великой Отечественной войны.
И тогда Аристакес закричал: — Мама, я уже проснулся! Он видел во сне обычно что-то непонятное, но хорошее, и поэтому, когда просыпался вдруг от неожиданно сильного толчка, улыбался от мысли, что находится в поезде, а особенно — что едет в Дзорк. Станет невыносимо жарко, асфальт закипит, и от этого станет еще жарче; синие горы исчезнут, исчезнет и долина внизу, и три села уже не будут видны; все изменится, как будто и не было ничего…. В последний день года Вардан и Ашхен поехали к друзьям встречать Новый год, взяв с собой младшего сына Аршо. Она села в гамак, поправила панамку на голове, чихнула пару раз — под тенью сосен все еще было холодновато — и открыла книгу. Сона яр! Он, может, отлично доедет до места, куда он ехал, но это не важно. Мама что-то рассказывала дедушке, дед все молчал, слушал. Арман и Клара обожали своих дочерей, и никого из них нельзя было упрекнуть в каком-либо предпочтении. Весна никуда не денется. Они познакомились, и он признался, что не любит «Beatles».
Мы, товарищи, должны быть бдительными относительно своих собственных рядов… Сразу после пленума член партии с года товарищ Саргсян, человек уже пожилой, держа в руке смешную фетровую шляпу, со всех ног бросился в сторону железнодорожного депо. Ей не хотелось портить настроение из-за Лориного упрямства. Это был день рождения его друга, тоже начинающего писателя, и неудивительно, что тот пригласил его, Аристакеса. Мальчик ничего не ответил, и они пошли дальше.
Ничего, кроме кофе и сигарет. Затихали голоса в самом вагоне, голоса только что севших на поезд, и маленький Арис засыпал, хотя дома, еще в Ереване, давал себе слово не спать всю ночь! Совсем еще недавно, в году, победила революция на Кубе, и Фидель Кастро стал героем. После такой длинной речи Хорена они переглянулись, и Гаспар пожал плечами. Он помнил каждую яму, каждый поворот… Не говоря уж о дачном поселке, куда перебирались на все лето сразу же по приезде ереванцев.
После девяносто первого уже ничто не было таким, как прежде. Дойдя до каменной стены, за которой начиналась фешенебельная часть пляжа с коттеджами, гостиницами, прогулочными яхтами и катерами, Эва остановилась. Сначала он увидел ее в окне купе; она помахала ему рукой, и у него запрыгало сердце.
И тут он увидел падающую звезду. Тетя Симонян как же ее звали-то?! Зарезал из-за песен… В доме Аршака и Соны проживал также и сын фронтового друга Аршака — Сурена родом из села Багаберд. Бабушка сейчас принесет чай, и мы будем ужинать… А потом ты возьмешь меня с собой в Ереван.
И по улице можно было ходить, не торопясь, высоко подняв голову и распрямив плечи. Ничего, кроме кофе и сигарет.
Ей это показалось страшно оригинальным, хотя сама она очень любила песню «Мишель». И вот однажды мне в руки попал томик стихов Бодлера; я прочел стихи — и был сражен, я понял, к чему могу приложить свою силу… Да-да! Дрожали от холода удивляющие своей зеленостью листья на деревьях, которые уже устали от навязчивых нежностей и ласк тумана. По утрам всегда бывает как-то не так… И утром поезд ехал быстрее, стараясь, казалось, наверстать потерянное время.
Должен был отвезти я, но отвезешь ты, потому что я «заболел». Парандзем умерла в м, в возрасте сорока трех лет. Нечего было позволять ему есть снег… Режь хлеб! Новым и очень важным открытием доктора Армана стало то, что он почувствовал, что больше не любит Клару. Ей это показалось страшно оригинальным, хотя сама она очень любила песню «Мишель». В августе года ему исполнилось пятьдесят пять лет. Зарезал из-за песен… В доме Аршака и Соны проживал также и сын фронтового друга Аршака — Сурена родом из села Багаберд. Опять возникла пауза. Потом в моей жизни произошло событие, которое перевернуло всю мою жизнь, стало причиной моего несчастья и счастья одновременно: я встретил девушку, полюбил ее и, как это ни удивительно при моей природной робости, она полюбила меня… Мы познакомились восемнадцатого мая, на чьем-то дне рождения. Но вот поезд подъехал, медленно раскачиваясь, и Аристакес увидел маму. Вечер проходил тихо и спокойно.
Он очень любил мамин голос, а когда она заканчивала песню, притворялся спящим. Поезд приближался к Еревану. Мальчику было хорошо, тепло и даже жарко, и он поел-таки вкусного чистого снега, и щеки его пылали…. Анна села рядом с Аристакесом. И вдруг в голове его мелькнула потрясающая мысль: он нагнулся, набрал ковшиком ладони снег и лизнул…. Поцеловав его еще раз, Лора пошла в палатку «привести себя в порядок». Небо было высокое, это небо, и синее, и по нему скользили облака, то собираясь в одном месте, то рассеиваясь в другом. Но он не был уверен. Оно было далекое и в то же время очень близкое; до него было рукой подать; можно было прижать к щекам пушистые белые облака, обнять их и заснуть крепко-крепко, и снова проснуться, и вновь видеть это синее небо…. Небо было черным, и миллионы звезд успокаивающе мигали, холодно блестя, может, осколками какого-то большого зеркала… «Да, может, действительно, все это — осколки одного большого зеркала, — подумал Вардан. Просто мне вдруг стало очень весело. Старик лежал в теплой постели и слушал, как идет дождь. Аристакес с дедом Аршаком стояли на перроне и ждали поезд из Еревана.
Дул легкий ветерок. Небо было высокое, это небо, и синее, и по нему скользили облака, то собираясь в одном месте, то рассеиваясь в другом. Его приводила в восторг мысль, что они все там, в гостиной, и так удивительно пахнут, эти новые игрушки.
Она пила свой непременный утренний кофе и беседовала с бабушкой. Там он сел на пол под распахнутым настежь окном и поставил рядом с собой только что откупоренную бутылку, бокал, сигареты и пепельницу. Туман казался живым. Зарезал из-за песен…. Аршак все детство провел в Арцваберде, а юность — в Дзорке. Звезда падала очень красиво, медленно, величественно.
Между тем Арману все больше и больше не хотелось жить. Поле начиналось от подошвы длинного холма, на северном склоне которого и располагался лесенкой поселок. Они рассмеялись.
Мальчику было хорошо, тепло и даже жарко, и он поел-таки вкусного чистого снега, и щеки его пылали…. Потом смотрел на деда: тот сидел в кресле, смотрел телевизор и одновременно читал газету, вернее, у него не получалось делать ни то, ни другое: он просто засыпал. Восемьдесят — в самый раз. Они танцевали, и он чувствовал ее теплое дыхание на своем лице и жар ее руки, покоящейся на его плече. В тот день, холодным январским утром года, на высоком подоконнике, в красивой светлой спальной комнате, на коленях, прижавшись лбом к холодному окну, сидел четырехлетний мальчик с коротко остриженными волосами.
Методон в Андреаполе | Купить закладки Скорость в Кант | Гарик Птгни |
---|---|---|
9-5-2006 | 15320 | 12567 |
30-8-2012 | 12213 | 4863 |
21-10-2011 | 13805 | 13617 |
24-2-2004 | 11361 | 5045 |
4-7-2014 | 50541 | 41520 |
19-11-2008 | 98049 | 83780 |
Когда она вошла, все угомонились и расселись по своим местам. Небо было черным, и миллионы звезд успокаивающе мигали, холодно блестя, может, осколками какого-то большого зеркала… «Да, может, действительно, все это — осколки одного большого зеркала, — подумал Вардан.
Человек умирает — и все тут. Буду сидеть на диване и читать газеты, подумал он. Он подумал, что завтра, в понедельник, в городе он пойдет в магазин. Потом поехал домой, заснул вернее, забылся в полудремотном бреду и проснулся уже ночью. Он налил ей шампанского, себе красного вина и закурил.
Что сказал Рафик? Знал, что все эти штуки насчет загробной жизни — глупости. Так иногда бывает: доживаешь до своего полстолетия, и тебе кажется, что ты свою жизнь прожил напрасно, неинтересно, не взял от нее все, что она могла дать.
Эва подумала, что очень часто не понимает, зачем совершает тот или иной поступок, предпринимает тот или иной шаг. Как будто сам не знаешь! Это Анна. И теперь, повзрослев, они понимали, что, наверное, их тогда принимали за чокнутых: ведь в Кармрашене не было ни моря, ни озера, ни даже речки. А пока… A пока в очередной раз мир рухнул. Эва шла вдоль шоссе, а потом, увидев сверху родную палатку — ею кончался палаточный городок, — стала спускаться по склону, прыгая с камня на камень. Так иногда бывает: доживаешь до своего полстолетия, и тебе кажется, что ты свою жизнь прожил напрасно, неинтересно, не взял от нее все, что она могла дать. Аристакес сказал, что останется дома и к нему в гости придут Хорен и Гаспар. Время от времени он все же затихал, и тогда становилось непривычно тихо, слышался лишь шум прибоя: волны с шипением накатывали на берег и, теряя силу на прибрежных камнях, отползали обратно. Они сидели и лежали на одеяле, разостланном на песке, в тени сосен; одеяло служило им одновременно и скатертью. Доски забора были заострены на концах; они были очень старые, почернели и покрылись мхом. Уже состоялась встреча Джона и Пола, хотя и Ричард Старки еще не знал, что он помешан на кольцах, перстнях, и вообще еще никто не знал, что этот маленький мальчик с большим носом и есть Ринго Старр… А в Париже уже пел маленький Шарль, и эпоха Эдит Пиаф и Анны Маньяни уходила в прошлое и становилась легендой. Как и очень многое другое, этот старый камин Арис запомнит на всю жизнь. На самолете из Еревана в Дзорк можно было прилететь за тридцать пять минут — не успеешь взлететь, уже надо приземляться. Неужели мама приехала?! Несмотря на высшее образование, полученное в Ереване, Мамикон Унанян вернулся и, обосновавшись в родном селе Арцваберд, стал простым механизатором. Эй, Сона!
Внизу от ветра шумел сад, и шелест листьев усиливал некоторую таинственность, навеянную лампочкой в сто ватт, горевшей с потолка террасы и привлекающей всякую мошкару. Ведь правда? Он прошелся по комнате и подошел к окну.
Нужно помнить о детях, об обеде…. Эва была хорошо осведомлена, кто в кого был влюблен, и это бесило одноклассниц, потому что Эва не раскрывала им эти тайны.
А мальчик подумал, что, несмотря ни на что, рука у деда даже без перчатки всегда теплая. Несмотря на высшее образование, полученное в Ереване, Мамикон Унанян вернулся и, обосновавшись в родном селе Арцваберд, стал простым механизатором. Гаспар и Арис взяли сигареты, спички и пошли к Хорену на лестницу. А он, Аристакес, рисовал автомобили, сидя за письменным столом деда. Ашхен мечтала дать своему сыну имя Аристакес.
Такое состояние полнейшей апатии продолжалось уже год и продолжалось бы еще больше, если б не шеф доктора Армана, заведующий больницей, который заметил, что с его хирургом что-то происходит неладное. Они выпили, он был уже по-настоящему пьян и, поднявшись, чтобы стряхнуть пепел в пепельницу, стоявшую на другом конце стола, сильно качнулся. Там в кресле перед телевизором сидел дед; у него на коленях лежала развернутая газета. Ссылка на www. Как же я приготовлю завтрак без воды? Начиналась эпоха, эра свободы и великих иллюзий. Мама что-то рассказывала дедушке, дед все молчал, слушал. С середины февраля стало настолько тепло, что снег, выпавший еще в начале января и потом замерзший, растаял. Улицы и листья деревьев были мокрые и пахли свежестью и тоже просыпались; по очереди меркли фонари, и после всего этого начиналось утро. Доктор Арман был кофеманом и пил очень много кофе, и, хотя сердце его уже работало с перебоями, он не обращал на это никакого внимания и лишь глотал таблетки. Арман и Клара, хорошо осознавая это, не могли поручиться за то, что до конца знают свою младшую дочь. Так иногда бывает: доживаешь до своего полстолетия, и тебе кажется, что ты свою жизнь прожил напрасно, неинтересно, не взял от нее все, что она могла дать. Это была такая игра, лицо мальчика при этом было сосредоточенно, а на душе — безмятежно счастливо, как бывает только в детстве, а детство у него было большое, очень большое и счастливое…. Я написал стихотворение, очень похожее на бодлеровское, но оно мне не понравилось, и я его сжег.